На телеканале «Россия» вышел в эфир специальный выпуск программы «Национальный интерес». На вопросы ведущего программы Дмитрия Киселева ответил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Сегодня мы публикуем большую часть первого после избрания на Патриарший престол развернутого интервью Предстоятеля Русской Православной Церкви российскому телеканалу. — Ваше Святейшество, это первое большое телевизионное интервью после Вашего избрания. Благодарю Вас за эту возможность. Личность Патриарха всея Руси — это всегда эпоха. Ваша эпоха только начинается, но, судя по старту, она будет яркой и очень полновесной. Какие цели Вы ставите? — Я думаю, что каждая эпоха в Церкви — это эпоха, в первую очередь, Евангелия, эпоха Евангельских ценностей, а вот характеризовать ту или иную церковную эпоху можно с точки зрения того, как эти ценности усваиваются людьми. Я думаю, что, выйдя из долгих лет атеистического пленения, наша Церковь столкнулась с таким огромным количеством проблем, что первые годы после пленения были полностью посвящены решению этих проблем, часто чисто материальных. Нужно было создать церковную, как теперь говорят, инфраструктуру, восстановить, построить, отреставрировать храмы. Но параллельно прилагались, конечно, большие усилия для того, чтобы начать церковную проповедь, обращенную к обществу, а не к отдельным людям. А задачи, которые стоят сегодня, очень сложные. Более или менее создано все для того, чтобы механизм работал. Это не означает, что механизм совершенный — над совершенствованием церковного механизма нужно работать, но это действительно техническая сторона дела. А принципиальная сторона дела заключается в том, что слово Божией правды сегодня должно быть очень убедительным для людей. Люди должны услышать — современные люди, которые оторваны от традиции христианской жизни, от религиозной традиции, оторваны временем и не только временем, не только тяжелыми десятилетиями, которые наша страна и наша Церковь пережили. Сегодня в мировом масштабе происходит отрыв от религиозного наследия. Современное общество — это нерелигиозное общество, это общество, которое ставит в качестве главного критерия добра, основного критерия истины человеческую личность. И если об этом задуматься, то это колоссальной силы отрицательный вызов. Представьте себе: если человек является критерием добра и правды, то сколько голов, столько и умов. Если мы игнорируем индивидуальные особенности человека, то мы приходим к тоталитарной идеологии, когда человеческая идея становится господствующей для всех. Если мы отказываемся от этой жесткой тоталитарной системы, ограничивающей человеческую свободу, мы приходим к другой противоположности — сколько голов, столько и умов. Одного человека (буду говорить о жестких вещах, чтобы было ясно всем) шокирует идея легализации педофилии, а другой говорит: «В этом нет ничего плохого». И в условиях свободы один может сказать другому: «А почему, собственно говоря, ты считаешь, что твоя точка зрения правильная, а моя — неправильная?» И ведь нет этого критерия. Критерий возникает только там, где есть абсолютная правда, абсолютная истина. Эту абсолютную истину и правду несет в себе вера. И задача заключается в том, чтобы сегодня люди это осмыслили и приняли феномен веры не как историческую традицию, не как часть фольклора — милого, приятного, вводящего в уютную атмосферу прошлого со всей ее романтикой, а как реальный мировоззренческий вызов; чтобы современное человечество поняло: существование цивилизации во многом зависит от того, насколько люди примут в ум и сердце Божию правду. — К человеку, к личности, я надеюсь, мы еще вернемся; ну а все-таки, если Вы говорите о задачах, то правомерно ли говорить об ответственности Церкви и, тем более, о формах этой ответственности? Перед кем отвечает Церковь? — Есть такое понятие — отвечать перед судом истории. Неясное понятие. Что такое суд истории? Суд истории — это исторический комментарий. Сколько голов, столько комментариев. Вот пример постмодернистского подхода к истории: казалось бы, уж такая незыблемая истина — победа нашего народа в Великой Отечественной войне. А посмотрите, какой исторический комментарий мы сегодня имеем. Суд истории — это очень сложное понятие. Церковь несет ответственность перед Богом, перед этим вечным и неименным критерием истины, добра и правды. Церковь поставляет себя под суд Божий так, как ни одно другое учреждение, и здесь развивается чувство реальной ответственности. Не метафорической ответственности, не ответственности для красного словца — ответственности перед судом Божиим. А как мы опознаем этот Божий суд над нами? Если что-то удается сделать, значит, Господь приклоняет к нам Свою милость. Поэтому я думаю, что Церковь относится к числу таких институтов, у которых очень обострено чувство ответственности. Но я бы хотел, чтобы еще в большей мере этой ответственностью сегодня прониклись наши священнослужители. Потому что человек вовлекается в сиюминутные обстоятельства жизни, даже если он священник. Очень важно, чтобы это сознание ответственности перед Богом, чувство священного в жизни никогда священника не покидало. Только опираясь на труды таких людей, можно мечтать о частичном достижении тех целей, о которых мы только что с Вами говорили. — Теперь позвольте от истории и времени к пространству. Вы Патриарх не только Московский, но и всея Руси. Однако нет такого понятия — «Русь» — на географических картах. Русь — это где? И каковы тенденции сейчас на Вашей Руси? — Я думаю, Русь — это не «где», а, в первую очередь, «что». Русь — это система ценностей, это цивилизационное понятие. Конечно, это цивилизационное понятие, которое имеет свое географическое измерение. Когда мы говорим «Святая Русь», мы имеем в виду совершенно конкретную идею: идею доминанты духовного над материальным, идею доминанты высокого нравственного идеала. Собственно говоря, в этой традиции и был воспитан народ на том огромном евразийском пространстве, которое сегодня географически составляет юрисдикцию Русской Православной Церкви. Русь — это, в конечном итоге, отличение добра от зла в соответствие с этой огромной духовной традицией, это система ценностей. И если, опять-таки, перейти к географии, то, конечно, ядром этой цивилизации, этого огромного мира являются Россия, Украина, Беларусь, если говорить в современных геополитических категориях. Но не только. Потому что Русь, как цивилизационная идея, имела свое распространение и среди других народов, и мы сегодня считаем и Молдову органической частью этого мира, потому что Православная Церковь сформировала, в том числе, и духовный облик молдавского народа. Московский Патриархат, Русская Церковь — это не Церковь Российской Федерации. Уже сегодня количество епископата в нашей Церкви, находящегося за пределами Российской Федерации, чисто арифметически больше числа архиереев, которые несут свое служение в Российской Федерации. Поэтому велика и ответственность за сохранение этого Русского мира, этой Святой Руси как в содержательном отношении, так, конечно, и с точки зрения духовного единства. — И все же это интервью Вы даете для телеканала «Россия», это российское телевидение, поэтому правомерно было бы задать несколько вопросов по России. Президент России Дмитрий Медведев призывает всех участвовать в мозговой атаке на тему модернизации страны. Вы готовы участвовать? — Как ни странно, но тему модернизации Церковь стала поднимать в течение последних лет с определенной настойчивостью. Но, конечно, церковное послание на эту тему отличается от послания светского, в том числе от послания человека, осуществляющего политическое служение своему народу. Но, тем не менее, я очень рад, что тема модернизации заняла такое важное место в последнем послании президента. Для того чтобы все сразу стало ясно (а потом уже, может быть, я какое-то время и Ваше внимание потрачу на доказательство этого тезиса), я начну с тезиса, причем с ссылки на Пушкина. У Пушкина есть замечательные слова в «Капитанской дочке»; я цитирую не дословно, но в памяти что-то осталось — речь идет о переменах. Так вот: самые надежные перемены — это те перемены, которые связаны с улучшением человеческих нравов; тогда перемены происходят без потрясений. Удивительно почувствовал Пушкин суть проблемы. Петр I не понимал, многие другие не понимали, а вот поэт понял, что настоящая перемена к лучшему связана с изменением человеческих нравов. Скажите, может быть эффективной, удачной, служащей человеческому благу модернизация, осуществленная плохими людьми? Пойдем дальше — киборгами, инопланетянами, роботами? Рациональный менеджмент, рациональная организация жизни не означает высокого качества человеческой жизни. Можно быть очень успешным с точки зрения организации и провалиться в самом главном — не поднять качество человеческой жизни. Идея Пушкина — это христианская идея. Кстати, когда меня спрашивают, Пушкин верующий или неверующий, я часто привожу в пример именно «Капитанскую дочку». Говорю: «Вы прочитайте, вам все станет ясно», хотя там он о Боге ничего особенно и не говорит. Так вот: любая модернизация, любая реформа, любая перемена должна осуществляться на основе фундаментальных ценностей. Перемены не могут разрушать эти ценности, а поскольку самой фундаментальной ценностью является нравственность (потому что без нравственности нет человеческой личности), то мы должны так модернизировать страну, чтобы одновременно сохранять и укреплять нравственные измерения личной, семейной и общественной жизни. Поэтому главная, может быть, идея, с которой Церковь обращается к обществу в связи с модернизацией, заключается в том, что, модернизируя надстроечные ценности, мы должны сохранять и укреплять фундаментальные ценности. Всякая модернизация должна включать нравственное измерение. Иначе ничего не получится, иначе у нас будет еще одна машина угнетения, иначе, развивая какие-то стороны общественной, социальной, политической и экономической жизни, мы будем, что называется, затягивать туже петлю на качестве человеческой жизни. — Осмелюсь предложить на Ваш суд утверждение, что нравственность непопулярна. Скажем, театры, газеты, телевидение, радио, политические партии, политики, другие средства массовой информации, многие общественные институты ориентируются именно на популярность. Популярность — это рейтинг. Таким образом, они делаются заложниками этой популярности, а публика требует от них быть популярными. Популярность достигается не за счет демонстрации чего-то нравственного. Возникает некий замкнутый круг. Что делать? — Здесь и должна быть проявлена роль государства. Как в семье проявляется роль родителей, так и в обществе должно проявляться здоровое, разумное участие государства в этих процессах. Я поясню свою мысль. Жить по закону инстинкта легче, чем по закону совести, потому что жизнь по закону инстинкта вызывает удовольствие. Но мы знаем, что жизнь по закону инстинкта — это животная жизнь. Если человек живет только по инстинкту, он становится животным, а общество, состоящее из животных, нежизнеспособно, это волчья стая. Нравственность есть условие выживания человеческого общества. Мы должны понимать: нравственность есть непременное условие человеческого счастья и непременное условие выживания социума. А почему так? А потому, что Бог так пожелал. Мы можем делать все, что угодно. Мы можем признавать присутствие Бога или его отрицать. Мы можем признавать объективное значение нравственности или ухмыляться по этому поводу. Сам по себе нравственный закон, как и закон тяготения, от этого не изменится и не исчезнет. Только нужно понять (я уже об этом как-то говорил), что если мы игнорируем закон тяготения, мы голову разобьем. Точно так же мы разбиваем жизнь, игнорируя нравственный закон. И если кто-то потребляет только ту продукцию, которая располагает его на жизнь в соответствии с инстинктом, то должны быть в обществе, как и в семье, разумные люди, которые скажут: «Это опасно; ты еще до конца не понимаешь, насколько это опасно.
Продолжение в комментариях: