Золотые слова

..."Взаимоотношения между путями человеческого спа­сения и путями человеческого творчества есть самая цен­тральная, самая мучительная и самая острая пробле­ма нашей эпохи. Человек погибает, и у него есть жажда спасения. Но человек есть также по природе своей тво­рец, созидатель, строитель жизни, и жажда творчества не может в нем угаснуть.

Может ли человек спасаться и в то же время творить, может ли творить и в то же время спасаться?" — спрашивал со страниц журнала "Путь" в 1926 году Николай Бердяев.

Поиски ответа на этот вопрос идут до сих пор.

Начну с воспоминания. Это было на заре перестрой­ки. Именно тогда, неожиданно для многих, выяснилось, что в нашей стране существуют богатые и бедные. Спа­ла с глаз розовая пелена, и мы обнаружили, что совсем рядом есть беспризорники, безработные, бесквартир­ные, безденежные и много еще без чего живущие люди.

На рынках, в подземных переходах, других людных местах робко стали появляться музыканты, певцы, ав­торы-исполнители, которые своим творческим трудом пытались заработать на жизнь.

Их импровизированные концерты были тогда в но­винку, заставляли остановиться и задуматься.

С каждым шагом меня окутывал какой-то сиреневый туман, о котором пел необычно низкий и красивый го­лос. Еще шаг, и "Туман" сменился густой, тягучей рус­ской мелодией и словами о том, как в степи замерзал ямщик.

Сделав еще несколько шагов, я понял, что в переходе пел человек. Он был одет в не определенного цвета брюки, старую, местами сильно потертую фуфай­ку, залихватски играл на балалайке и пел. Поражало вот что. Человек этот был незаметен. Его поза, поворот головы, манера игры были такими, что исполнителя как бы не существовало. Пение, музыка жили сами по себе, были одухотворенными, а он, как холст, на котором на­писана картина, был нужен только для того, чтобы до­нести искусство до зрителя. Тогда подумалось о том, что это, наверное, и есть настоящее мастерство, когда на первом, втором и даже третьем плане само произведе­ние искусства, его эстетика и красота, а роль автора или исполнителя сведена на нет, он является как бы проводником энергии, изливающейся на зрителя.

Об этом говорил Господь недалеко от горы Хорив сво­ему избраннику Моисею. На его слова: "...о, Господи, человек я не речистый, и таков был и вчера, и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяже­ло говорю и косноязычен" Господь ответил: "Кто дал уста человеку? Кто делает немым или глухим, или зря­чим, или слепым? Не Я ли Господь (Бог)? И так пойди, и Я буду при устах твоих и научу тебя, что тебе гово­рить" (Исх. 4. 11-13).

В этих словах — истинная суть настоящего искусства, когда при устах, кисти, пере человека находится Бог.

Будто в подтверждение сказанного вспомнился эпизод из фильма Андрея Тарковского "Андрей Рублев". Как, какой силой отлил худенький паренек чугунный, много­пудовый колокол? Ведь отец его, литейных дел мастер, так и не передал сыну секреты своего мастерства.

Из сказанного можно сделать следующий вывод. Бла­годать Божия, если есть на то позволение Господа, спо­собна помочь человеку творить чудеса, стать соавтором Великого Творца Вселенной.

В свете этой благодати попробуем взглянуть и на про­цесс творчества. Попытаемся дать определение этому явлению. Прежде всего следует заметить, что искусство является частью культуры, оно, ведя временной отсчет от дней творения (вспомним наречение имен в раю Ада­мом), является той частью человеческих знаний, кото­рая прилагается к конкретному делу. В связи с этим говорят о художественном, литературном, токарном, при­кладном и т. д. искусстве. С другой стороны, искусство всегда рукотворно. Поэтому словом "искусство" часто заменяют существительное "творчество". Наименование этого явления этимологически восходит к слову "искус". Что подтверждается и помещением его истолкования в словаре живого великорусского языка Владимира Даля в статью о слове "искушать". Слово "искушение" трак­туется в этом словаре в православной традиции, а именно им обозначается: "Внешний повод или вызов (соблазн) согрешить — нарушить данную Богом заповедь, собствен­ный обет, изменить созданному идеалу, отступить от ус­военных убеждений и принципов".

Это внутреннее влечение и возбуждение под влияни­ем порочной наклонности или страсти поступить каким-либо образом.

Творец искусства — человек, прошедший искусы, испытанный, дошедший до высокого развития многим опытом.

Хотелось бы отметить и другое, более узкое и тем не менее важное значение понятия "искусство". Искус, как уже говорилось, семантическая основа этого слова, име­ет и еще одно отрицательное значение. Оно переводится с церковнославянского языка как разбой или грабеж. Если пойти дальше в глубь семантического ряда, то можно увидеть, что слово "разбой" означает разделе­ние и распределение целого на отдельные части, рас­пределение этих частей по различным местам (отсюда "разбить деньги", "говорить вразбивку", "разбив" — мелочная продажа). Слово "грабить" восходит в глаго­лу "граблить" — грести граблями для того, чтоб заров­нять, прикрыть, приукрасить, придать приличный вид, скрыть суть, сделать лакировку. Таким образом, поня­тие "искусство" — материальное воплощение культуры, оно имеет несколько значений и должно жить по зако­нам, данным человеку со времени творения мира и со­храненным православной церковью.

Но как же может благодать Единой Святой Соборной и Апостольской церкви, объяв человека и не спалив его составов, высветить его лучшие творческие потенции и устремления? Единственно правильный ответ на этот вопрос дан людям в заповедях блаженства. Одна .из них гласит: "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят". Именно сердечная чистота и есть тот путь, по которому Благодать Божия передается людям, чтобы материализоваться в их творчестве.

Что же это за понятие "чистота сердца"? Вспомним сначала о певце в переходе. Этот жизненный эпизод по­казывает, что необходимым условием для восприятия Благодати Божией является максимальное отсутствие эгоизма, самости, навязываемого в прежние времена чувства собственного достоинства.

Обратимся к иконописи. Уже давно исследователи и искусствоведы заметили, а священник Павел Флоренс­кий описал словесно явление, которое называется "об­ратная перспектива". Главное отличие  изображений с обратной перспективой заключается в том, что мир на иконе предстает как бы "вывернутым", не мы смотрим на него, а он окружает нас. Взгляд направлен не вне, а как бы изнутри. Обратной она названа в противопо­ложность прямой, хотя правильнее было бы назвать ее символической. Прямая перспектива, которая применя­лась во времена античности, Возрождения, на которой построена вся реалистическая живопись,   выстраивает все предметы по мере их удаления в пространстве от большого к малому. Точка схода всех линий находится на плоскости картины. Существование этой точки значит не что иное, как конечность тварного мира. В иконе — напротив: по мере удаления от зрителя предметы не уменьшаются, а часто даже увеличиваются; чем глубже мы входим в пространство иконы, тем шире становится диапазон видения.

Мир иконы безконечен, как безконечно познание божественного мира. Точка схода всех линий находится не на плоскости иконы, а вне ее, перед образом, в том месте, где располагается созерцающий. А точнее – в нашем сердце. Оттуда условные линии расходятся, расширяя видение. Прямая и обратная перспективы выражают противоположные представле­ния о мире. Первая описывает мир природный, другая —  Божественный, который следит неусыпаемым оком за миром дольним.

Икона — высшее, Боговдохновенное достижение в тво­рении прекрасного. Поэтому, глядя на эталон, можно сформулировать общее правило. Оно, на наш взгляд, заключается в следующем. Любое произведение искус­ства должно быть (прямо или опосредованно, через его создателя) наполнено Богословской идеей, освящено Бла­годатью Божией, а воспринимающий его человек тем полнее оценит его содержание, чем чище его сердце и помыслы, чем точнее его жизнь соответствует запове­дям Божиим.

Только такое творчество спасительно для души. Зани­маясь им, можно спастись самому, и вокруг тебя спа­сутся тысячи.

Теперь немного о другом: человек создает не только живопись или предметы искусства. Он творит и литературные произведения различных жанров и форм.

Строительным материалом при создании их служат слова и в целом язык. Именно о состоянии языка, его способности предавать лексический состава речи русского человека и способах реанимации разговорного стиля наших современников для пригодности его передавать мысли и чувства православных людей и хотелось бы поразмышлять сегодня. 

При внимательном взгляде вглубь языка, создается впечатление, что русский человек принял Православие на правах «первой большой любви». И оно заполнило высшую сферу народного бытия, до того пустовавшую.Так, пословичный фонд русского языка состоит по большей части из понятий, основанных на православных истинах. В древнерусской литературе нет совершенно ничего скабрезного, противного духу Православия.Для русского языка характерно наличие нескольких слов с общим смыслом, но разными оттенками. При этом высокое значение удерживается из языка славянского (путь, совесть, истина), а к нему добавляются значения обыденные (дорога, сознание, правда). Вверху языковой системы ценностей всегда находятся идеальные понятия: вера, совесть, справедливость, соборность. Эти слова занимали свою нишу в языке всегда.

Другое важное достоинство русского языка - скрытие, «упаковка» местоимения «я». Отсюда большое количество безличных фраз, а глагол «якать» носит отрицательный смысл (подобного глагола нет в других языках). Здесь сказывается то смирение, к которому призывает Православие. Зато «мы» употребляется с большой охотой, в чем сказывается соборное мироощущение русского человека.

С другой стороны в  русском языке нефиксированный порядок слов и большое количество (40%) экспрессивно-оценочной лексики. Характер русской речи — эмоциональный, оценочный, феноменологический. Русский хочет взаимоотношения, внимания, определенных отношений; язык наш меньше всего нацелен на информативность — речь всегда должна быть к кому-то обращена.

Повелительное наклонение в русском языке — это нейтральная форма побуждения (в отличие от европейских языков). Причина в том, что повелительное наклонение используется в молитвах в отношении к Богу, но там оно несет желательный характер. Характерна для русского языка восходяще-нисходящая интонация. Возможно, это также связано с интонацией молитвы.

Русский язык имеет массу заимствований из других языков, что делает его несравненно богатым. Но для него характерен естественный отбор тех понятий, которые остаются в нем на долгое время.

Только  этот конспективный перечень особенностей нашего языка свидетельствует о необходимости бережного охранительного отношения к нему, потребности преумножения его стилистического богатства. И тут большое значение имеет труд не только создателей произведений художественной литературы, но и  публицистов, журналистов православных СМИ. Именно их миссия приучает людей говорить и мыслить в русле традиции нашей страны, а называние вещей своими исконными именами, помогает в видении сути предметов и явлений в свете Божественной Истины. И поэтому

возвращение важных для русской культуры лексем, утерянных, а часто сознательно попранных в годы строительства рая на земле имеет неоценимое значение как собственно для языка, так и всей культуры в целом. Оно может способствовать возрождению нашей Великой Родины.

Михаил Щербак. Читать полностью: